Во глубине сибирских руд. История семьи Мурашовых (Л.А.Жаркая)

ВО ГЛУБИНЕ СИБИРСКИХ РУД

История семьи Мурашовых

(Воспоминания Лидии Александровны Зубенцовой-Жаркой. Тулун-Черноголовка-Тулун, 2002-2004гг.)

В 30 км от большого Московского тракта (железной дороги еще не было) не знаю, в какие времена, на берегу большой полноводной реки Оки, которая впадает в Ангару, появилось селение Уян, место рождения наших предков. Место, несмотря на отдаленность, очень удобное для житья. Много плодородной земли, хорошие пастбища и покосы, в реке много рыбы, в тайге – ягод и грибов, разной дичи. Население в подавляющем большинстве русское. Откуда пришли эти люди, каково их происхождение остается вопросом. Но, в основной массе не из каторжан и не из ссыльных, хотя отдельные их представители были. Строгие нравы, почитание родителей и всех старших, ограничение в употреблении спиртного наталкивает на мысль о староверах, но с другой стороны не было фанатизма в вере, истового служения богу. Кто в этот отдаленный уголок приносил культуру, для меня загадка.

Была начальная школа, в которой две учительницы, ну и, конечно, церковь и в ней священнослужитель. Но наши деды пели песни на слова М.Ю.Лермонтова и других поэтов: «Сижу за решеткой в темнице сырой…», «Выхожу один я на дорогу». Откуда это у них? Где источник культуры?

Село было большое, более тысячи дворов. Большинство было зажиточных, т.е. таких, которые полностью обеспечивали семью всем необходимым. Были бедные, но их было мало, им также выделялась земля, покосы, но из-за неумения или нехотения они не занимались нужной работой. Но голодными они не оставались: то одна соседка, то другая приносили, что могли (творог, молоко, яйца, мясо), так что у бедных стол был ненамного хуже других.

Прабабушка наша Екатерина рано овдовела, дед Фома вернулся с войны и скоро умер. Осталась она с 6 детьми (3 сына и 3 дочери). Каким надо было быть сильным, мужественным и умным человеком, чтобы в условиях Сибири не только не обнищать с такой семьей, а и жить в достатке. Как и все в то время, они жили натуральным хозяйством. Хлеб, мясо, овощи выращивали сами. Но и одежда, и обувь были самодельными. Сеяли лен, сами его вручную обрабатывали и ткали ткань для одежды и мешков. Из шкур животных, специально выделывая их, шили шубы, шапки, обувь (ичиги, чирки), тулупы, шубенные рукавицы. Одежды у нас в Сибири требовалось много, тогда зимы были суровее. Как рассказывали деды, бывало птица на лету замерзала. Чтобы все это переделать соблюдалась строгая последовательность работ. Была сезонная работа (посевная, покос, уборочная), когда вся семья, и мал и стар, с утра до ночи трудились, но и была повседневная работа без выходных и праздников – это уход за животными. Питались хорошо, в основном мясом и рыбой, отличный домашний хлеб, домашнее масло, домашнее растительное масло. Особенно хорошо накрывали праздничные столы. Борщи и супы не были в моде. Тушёное в русской вольной печи мясо, жареная рыба, творог и сметана, «спускно» (хворост), вафли, «пузаники» и заварные калачики – праздничная стряпня. И, конечно, холодное мясо, копчения, студень (холодец), варенец. Так что: «Жар горит на столе!» - как говорила наша бабуся.

Быть одетыми и сытно кушать стоило напряженного труда всей семьи, в том числе детей и стариков. У каждого были свои обязанности. Бабушка Екатерина была «лекарем», лечила в основном травами, но и заговорами, конечно; помогала роженицам. Ее знали даже в соседних селах и часто приезжали за помощью. Она была строгая, умная и властная хозяйка. Все ее многочисленное семейство трудилось под ее руководством. Дети подрастали, сыновья женились, но продолжали жить вместе. Три женатых сына, три невестки и куча детей под одной крышей! И только перед раскулачиванием они построили два новых дома (сообща, конечно), и бабушка отделила двоих сыновей, а с третьим осталась старом доме. Этот дом в Уяне до сих пор цел и в нем продолжается бабусин род Тирских. Там живут в нашем колене братья. В семье бабушки Екатерины между братьями и сестрами были исключительно теплые, добрые отношения, я никогда не слышала, чтобы кого-то называли полуименем (Поля, Вася, Никиша - только так!).

В семье главной была мать (бабушка Екатерина). Советовались со всеми членами семьи, но решающий голос ее. Она и распоряжалась невестками. Одну неделю одна невестка на кухне - кормит всю многочисленную семью, стряпает хлеб, другая невестка эту неделю на дворе - ухаживает за животными, а третья имеет выходные, то есть может своей семье сшить, постирать, связать. Затем меняются ролями.

Позже бабушка взяла в работники Александра Гусева (ссыльного, он при царском портрете нецензурно выразился и за это был выслан на поселение), от него родился еще один брат, Никифор, которого все очень любили. Вот почему наша бабуся была не Фёкла Фоминична, а по отчиму Фёкла Александровна и не Тирских, а Гусева.

Я все это подробно пишу, чтобы вы представили, как сложно было выжить в условиях нашей суровой природы! И как все-таки люди умели жить, растить детей и радоваться жизни! Пишу, что «построили два новых дома» - это только сказать! Напилить вручную лес, топором обчистить, на лошадях эти бревна перевезти и вручную сложить! Не прошло и века, а насколько изменилась жизнь! Электричество, механизация, телевидение – все пришло в современную деревню, меньше стало ручного труда, но многое и ушло безвозвратно! Отношение между людьми, сострадание, уважение к старшим, общая забота о детях, ответственность за них, роль общественного мнения! Деревня жила общиной. Это значит, что все дела решались на общем собрании (раздел покосов, помощь неимущим, постройка поскотины – забора, огораживающего посевы от скота и др.). Для взаимной помощи и страховки от несчастного случая часть урожая выделяли в особый неприкосновенный фонд. В Куйтуне был мангазей, где хранился этот фонд. Из этого фонда по решению общества выделялась помощь пострадавшим от пожара, наводнения, града и других невзгод. Давал семена и зерно на питание.

У бабуси было две сестры Поля и еще глухонемая (к моему стыду я забыл, как ее звали). Эта сестра очень хорошо шила, от нее, наверное, это умение передавалось из поколения в поколение и дошло до нас (Аллочка и Лариса так хорошо шьют!). Полю выдали замуж за приискателя Басенко Николая, он был единственный сын, довольно избалован. Они купили мельницу и жили на мельнице в стороне от деревни (как бы на хуторе). Детей было много – Дуся (как тётя Катя), Иван (ровесник мамы моей), Виктор (ровесник тёти Вали), Надя, Петя и Тамара.

Наша бабуся с детьми часто ездили к ним в гости, а дети подолгу гостили на мельнице. Жили они материально очень хорошо. Особенно маме моей запомнилась огромная рыба, которую ловил дед Басенко. Тетя Поля, как и наша бабуля, была прекрасная хозяйка, мастерица и аккуратистка. Но муж ее был избалован и часто бил ее. Она и умерла рано, были сильные головные боли (от побоев, наверное), так что младшую Тамару растила старшая сестра Дуся. Их не раскулачили, хотя они действительно были богатые, имели свою мельницу. Дед своевременно продал все, и всей семьей уехали на север на прииски. Дуся на севере вышла замуж, у нее трое детей, две дочери и сын. Последнее время жила у дочери Зои в Усть-Илимске. Петя жил в Братске. У него было заболевание сосудов, и отняли обе ноги. Не знаю, жив он или нет. Надя жила в Иркутске. У нее сын – санитарный врач, занимался научной работой. Но связи с ним нет и про них я ничего не знаю. Надя всю жизнь проработала бухгалтером. Тетя Поля с бабусей были очень дружны и дети поддерживали близкие родственные отношения.

Про старших бабусиных братьев я знаю мало. Знаю, что один работал при советской власти председателем сельсовета. Его сын Иннокентий Семенович, отличный охотник, рыбак, хороший труженик, жил в старом доме, он - Тирских. Бабуся очень любила своего племянника, к нему ездила в гости в Уян. А затем в этом доме жил его сын Яков Иннокентьевич Тирских (он продолжал семейные традиции). А теперь в том доме живут его жена Галя и сын Владимир, отличный парень, не пьет и не курит, работает в школе, закончил два института. И хотя они моим детям братья в четвертом колене, родню они признают и понимают. Мой Вова после армии ездил в Уян, был у них и они очень хорошо его приняли. Младший брат бабуси Никифор, или как его все звали Никиша, жил в Канске, там живут и его дети, и внуки. Работали на ткацкой фабрике. Отец его Александр доживал у него. А бабушка Екатерина жила у бабуси, а после раскулачивания ее взял Семен.

Семён Михайлович Мурашов
Семён Михайлович Мурашов

Бабуся за деда Семена вышла замуж, когда ей было 18 лет, а ему 17 лет. Несмотря на молодость, создали крепкую семью. Через год родилась дочь Катерина. Не прошло и месяца, как дед Семен поехал зимой в лес за дровами и взял с собой бабусю. Пока напилили дров, пока нагрузили, а сугробы по пояс, она простыла и тяжело заболела («родильная лихорадка»). Лечила сама бабушка Катерина. Вылечила, но как осложнение – отнялись ноги. Лежала на печке, бабушка забрала ее к себе вместе с ребенком. Это было первое испытание их молодой семьи. Дед Семен ежедневно приходил ее проведать. Бабусю возили в больницу в Куйтун, но там сказали, что ходить она не будет. Но вот по деревням ездил лекарь-немец, он посмотрел бабусю и дал втирание (бодяга с деревянными маслами) и сказал, что через несколько дней у нее появится чувствительность. И действительно, через несколько дней она пошевелила пальцами, а затем и стала передвигаться по стеночке. Как только начала ходить, дед забрал ее с ребенком. Мама моя говорила: «Редко, когда «добро» сходится с «добром», а мои родители были два «добра». Он был отличным хозяином, а она отличной хозяйкой! Начали пахать землю, построили дом. Новое испытание – сгорел дом. Опять начали с нуля!

Деду Семену в жизни не везло. А лучше сказать светлые полосы чередовались с темными. Когда он был совсем маленьким, его отца забрали на службу на Сахалин, молодая мать поехала за ним, а маленького Сему не отпустили в такую дальнюю дорогу материны родственники. Он остался у материного брата, дядюшки Ивана. У Ивана было своих 9 дочерей и 4 сына. Но Семена они все любили и жалели, в этой семье он не был обделен. Семья была дружная, работящая и обеспеченная. Отец деда Семена в армии умер и мать вернулась домой с маленьким Евстигнеем. Она вышла замуж за Корнеева, а Сема продолжал жить у дяди. Когда мать с отчимом приезжали за ним, сестры прятали его. Но когда отчим подарил ему уздечку и пообещал коня, Семен согласился пойти жить с ним. Он очень любил лошадей! Но эта семья была другая, мать, конечно, отвыкла от сына, он вырос без нее, отчим пил и часто избивал мать. Поэтому Семен рано ушел на свои хлеба, в работники. Вырос он красивым, голубоглазым, сильным, работящим и гордым. Из него получился отличный плотник. В то время построить дом - это хорошо владеть топором. Топор у него был как бритва, специально для плотницкой работы, никто не смел его трогать. Лучшие дома в селе были построены им. Поэтому все зажиточные мужики дружили с дедом Семеном и всегда приглашали в свою компанию! Это он заслужил своим мастерством. Рано женился, видимо надоело скитание без семьи. Удивительно теплые отношения сохранялись с двоюродными братьями и сестрами. Дядюшка Котя, дядюшка Саня, дядюшка Яша, тетушка Марья, так к ним обращались. Дядя Котя выучился и всю жизнь работал служащим на железной дороге. В войну дядя Котя жил в Тулуне с женой Дусей и дочерью Валей Молоковой и ее сыном Артуром. Валя была женой офицера, жила в Прибалтике и была эвакуирована в Тулун. Все они умерли в Тулуне и похоронены на нашем кладбище. Последней умерла Валя и тетя Муся устанавливала ей памятник. Дядя Яша тоже работал на железной дороге и жил на станции Тулун и часто бывал у деда Семена в гостях. Дядя Саня самый младший, он тоже был грамотным, кем он работал, я не знаю. Он похоронен в с. Барлук, его дочь Лида живет в Алма-Ате, приезжала в гости, привезла и установила отцу памятник и оградку. Я нынче случайно побывала на этой могилке. Про сестер я не знаю, помню, что в гости приезжала тетушка Марья.

Дед Семен наивным был человеком, он искренне верил, что можно разбогатеть честно, собственным трудом; он изматывал себя и членов своей семьи изнурительным трудом. Работали все, даже малые дети. Мама с дядей Сашей в возрасте 6-7 лет уже работали на поле. Отец пашет, а они, сидя верхом на лошади, боронят. Мама рассказывала, что дед Семен жалел их, обязательно сам тепло оденет - вёсны у нас холодные, с холодными ветрами, со снегом, особенно не открытом поле. Сам, говорит, пашет, а сам или поет, или разговаривает с нами, чтобы мы не задремали или не свалились под ноги коню, или под борону. Но без их помощи он просто не мог вовремя справиться с весенней работой. Да еще старался расширить пахотный клин, для этого корчевали лес, тут включались в работу бабуся, т. Катя и его лошадки. Затем прополка хлебов вручную. Затем покос вручную. Затем жатва, затем самая трудная работа. Вручную сжать весь хлеб и связать в сноп. Поэтому у бабуси в старости очень болели надорванные руки. Она, бывало, по целой ночи не могла спать. Говорила, хорошо бы руки на ночь отцепить и тогда можно было бы спокойно спать. Таким каторжным трудом они создали приличное хозяйство, построили новый большой дом. Дед молол хлеб и продавал муку в Куйтуне железнодорожным рабочим, так что у них появились деньги – дед стал покупать детям одежду и обувь. Взял кредит и купил жнейку, чтобы облегчить труд своих домашних. Но за эту жнейку и его дружбу с зажиточными мужиками, его раскулачили, хотя он работников не держал и сам вышел из батраков! Деда накануне раскулачивания предупредили и он, забрав лошадь, уехал в Куйтун, если бы вовремя не скрылся, его бы арестовали. А семью раскулачили, выгнали из дома, отобрали все, даже из-под бабушки вырвали подушку, на которой она сидела, а с моей мамы сняли полушубок, оставив раздетой. Выгнали на улицу бабушку с детьми и предупредили, что если кто их возьмет, тому будет то же самое. Даже брат бабусин, а он работал в сельсовете, не посмел при всех забрать ее. Только бродяга, убийца, сосланный и живущий у кого-то в бане – тот, кого боялась вся деревня и при виде которого ребятишки разбегались по дворам, пожалел бабушку. «Что же теперь баба с ребятишками должна замерзать здесь на улице? Пойдем ко мне», и отвел их в свое жилье, а сам ушел. Бабуся всю ночь пробоялась, не заснула. Боялась, что придет и поубивает всех. Но он так и не появился. А на следующий день тихонько забрал их к себе ее брат. Там они и жили некоторое время. А затем через знакомых мужиков пришла весточка от деда Семена. Бабушку с детьми собрали, напекли на дорогу хлеба и тайно увезли в Куйтун и посадили на поезд, идущий на восток. Бабуся знала лишь полустанок, на котором должен был быть дед Семен. Ехала с детьми неизвестно куда, без денег и без всякой надежды на возвращение. И как только при подъезде в окно бабуся увидела своего Семена, вся печаль ее отвалилась. Высадились, дед их встретил и сказал: «моя семья со мной и больше мне ничего не надо». И опять мы зажили, бабуся с моей мамой белили, мыли, шили железнодорожным рабочим, и появился хлеб и другие продукты питания. Постепенно устроились на работу. Мама работала трактористкой и даже ездила на слет ударников. Но их манило домой. Они побоялись возвращаться в Уян и приехали в Тулун. Дед сначала работал на железной дороге, а затем в пекарне. Он очень любил лошадей. В войну воду возили на лошадях, лошади истощены, не могут по скользкой дороге вытянуть на горку бочку, водовозы хлещут их. Дед не мог вынести этого, он выскакивал из ворот, ругался с водовозами, хватался за оглоблю и старался помочь лошади. А в гололед по собственной инициативе посыпал взвоз золой или песком, чтобы лошадям легче было подниматься в гору с бочкой. Я была маленькой и мне непонятны были действия деда. Зачем он это делает? Он предвидел, что война с немцами будет долгой и предложил маме строить «избёшку», чтобы иметь участок земли под картошку. Вместе с дедом они перетаскали на себе сруб, который был у него во дворе и посроили «избёшку», раскопали огород. Да он еще на пустыре присмотрел свободные участки, обгородил их, раскопали и тоже садили картошку. Это спасло нас от голода. Некоторые семьи по весне и летом ели лебеду, а у нас была картошка. Дедушкина же идея была использовать корову, как тягловую силу. Он сам изготовил ей всю упряжь, наладил легкую тележку для лета и сани для зимы и стала наша «Малютка» нашей спасительницей. Корова была большая, сильная, красно-пестрая, очень своенравная, но в упряжке пошла! На ней мама после смерти деда возила зимой дрова из леса (а так пришлось бы возить на саночках самим), возили сено и поэтому могли кормить и ее, и вторую корову, и имели молочные продукты. И хотя он умер, но его идеи помогли нам выжить. Он был хорошим печником, и когда в пекарне завалилась печь, он полез в печь ремонтировать ее. Ждать, чтобы печь окончательно остыла, не было времени, и он ремонтировал горячую печь. Сильно разогрелся, а потом, видимо, резко охладился и простыл. Заболел крупозным воспалением, высокая температура. Привезли его в больницу, а там неопытный фельдшер определил у него тиф и положил в коридор. Пока разбирались, он умер, никакой помощи ему не оказали. Умер он в первый день пасхи. Я плохо помню похороны. Осталась моя мама за старшего – своих двое малых детей (мне 7 лет, Виталию 1 год), две сестренки 11 лет и 14 лет, и мать, которой было более 50 лет. Дед ушел из жизни в 56 лет.

Похоронили его на веселом месте, на высоком откосе около железной дороги. Мимо идут поезда, едут люди, жизнь продолжается!

Дед Семен был веселым человеком, любил петь и пел хорошо. Отца моего он недолюбливал, хотел бы иметь другого мужа для своей дочери, но за песни все ему прощал. У папы был хороший, сильный, высокий голос и они с дедом в праздники, не смотря на свою тяжелую жизнь, он пел всегда, когда подшивал обувь вечером, сидя около топящейся печки, или чинил лошадиную упряжь. Упряжь у него была отменная, с украшениями, которые он сам изобретал. До войны он держал лошадь. Однажды он выгнал лошадь попастись. А в то время улицы, где жила мама, еще не было, был выпас. Время его было суровое, как теперь, господствовали бандиты и воры. Дом деда был в тупике, дороги дальше не было. Надо было обогнуть дедов дом и дальше ехать по ул. Марата, чтобы выехать из города. А на Марата жили воры, многие из них были оседлые цыгане. В глухом переулке за дедовым домом они и поджидали крестьян из близлежащих деревень, возвращавшихся с рынка, отбирали деньги, лошадей, а нередко убивали жертву. Трупы или спускали в реку, или закапывали в подполье брошенного дома. Вот этот брошенный дом и купил наш дед. Недалеко от нас, на Марата жили Скрыленко, порядочная семья, так их сына убили за то, что он оказался невольным свидетелем грабежа. Он возвращался домой, проводив девушку. Его догнали у ворот и ножом в спину убили. Бабуся и мы боялись этих бандитов, а дед наш никого не боялся. Когда он погнал пасти коня, пошел снежок, стало холодно. Он стреножил коня и пошел погреться, попить чаю. Пришел и послал Колю последить за лошадью. Тот возвращается и говорит, что лошади нет. «Как нет, когда я её оставил только сейчас за огородами». Пошел сам – нет лошади. Но так как только что шел снег, на снегу четко отпечатались следы, а следы своей лошади он хорошо знал, одна подкова приметная. По следам он пришел к дому известного вора. Зашел в ограду, а под навесом его лошадка. Он – в дом, а там компания бандитов за столом. «Ребята, что же вы мою лошадку взяли?» - спрашивает дед. Хозяин возмутился: «Какую лошадку?», «Ну как же, вон под навесом стоит моя лошадка». Тут они поняли, что попались с поличным, и один говорит: «Не сердись, Мурашов, ее взяли, чтобы своего коня полекать». «Ну, дак почему не спросил, я бы тебе дал». С этим повернул и пошел со двора. Бабуся ругала его потом, убили бы, говорит, и мы не знали, где тебя искать. Вот такой отчаянный был наш дед!

С кем попало он не дружил, вел себя независимо и никого не боялся. За это его уважали и даже воры старались с ним не связываться. Другом у него был директор пекарни, в которой он работал. Они часто вместе ездили на рыбалку в верховья р. Ии. Приезжали с рыбалки к нам всей компанией, бабуся всех угощала, а мы, выглядывая с печки, слушали удивительные впечатления от рыбалки, которыми делились гости. Как их вместе с лодкой таскал таймень и чуть не утопил. Как на перекатах перевернулась лодка и они чуть не утонули. Река наша коварная в верховьях, горная, быстрая и очень много перекатов. Это только против города, выходя на равнину, она успокаивается, но и то она сильная! Другом деда был нотариус Бурехин. Они с дедом по целой ночи проводили за разговорами.

Когда жили в деревне, дед каждый праздник ходил в церковь, отстаивал всю службу. А бабуся была дома с ребятишками, готовила праздничное угощение. Хотя жизнь в деревне была сложной, много работы, люди умели и любили отдыхать. Все христианские праздники соблюдались даже летом, когда было полно работы. Когда праздник замечателен был по-своему. Рождество – это гадания, которые продолжались от Рождества до Крещенья. Молодежь собиралась в одной избе, смех, шутки, пение, пляски. Масленица – катание на лошадях, лошадиные гонки. Мужики готовили к празднику лошадей и упряжь, чтобы не опозориться и выглядеть достойно. Катали на тройках детей, стариков и женщин. А потом по спору гоняли на перегонки по замерзшей реке! Любили ходить в гости. Пили мало, одной рюмкой обносили всех гостей. Пока по второму кругу понесут рюмку, от первой не останется следов при хорошей закуске. Повеселятся в одном доме, переходят в другой. Все готовы к приему гостей. Так, бывало, гуляли по неделе. Ездили в соседние деревни к родственникам. При этом хорошо пели хором, водили хороводы. Бабуся не была любителем этих развлечений, посидит в одной, двух избах и домой, к детям. Сидят с детьми все праздники, пощелкивают орешки. А дед был любитель погулять. Но никогда не напивался до пьяна.

В Троицу плели венки, украшали все молодой березой, ставили на площади, посреди деревни огромные качели. Молодежь качалась на качелях, устраивали игры, танцы, пляски, они в гуляниях взрослых участия не принимали и самогонку не пили. Если какого парня видели выпившим, его все обходили, девушки не желали с ним знаться.

Зачем разрушили такой налаженный быт людей? Не понятно!

В зимнее время, когда дрова заготовлены, корм скоту привезен, мужики «брали извоз». То есть нанимались к купцам завезти товары в отдаленные северные районы, на прииски, по зимней дороге, т.к. в летнее время по этим дорогам не проехать. Дед Семен ходил в извоз. Мужики собирались группой, одному невозможно. Надевали меховую одежду, волчьи или собачьи тулупы до пола и пешком за груженой лошадью в мороз, когда стоит туман и ближней повозки не видно, шли многие десятки километров. Туда продукты и припасы для охоты, обратно меха. Не знаю, хорошо ли им платили за эту работу, но деньги были нужны, и дед Семен ходил «в извоз» не один раз.

Жизнь текла размеренно, по строгому плану. Каждый знал свое место в жизни. Жизнь была стабильная, наполненная смыслом. Все войны, революции не касались сибирской деревни, все проходило где-то далеко, пока не нагрянула коллективизация. Она-то и нарушила этот размеренный, согласованный с природой ритм. Кого арестовали, кого сослали, кого расстреляли, кто сам убежал, как наш дед. Лучшие дома развалили, вывезли на соседние хутора переселенцев, скот согнали в коммуну. А т.к. летом корм заготовить не организовались коммунары, то зимой, и особенно весной начался массовый падеж скота. Бабуся говорила, что не успевали закапывать трупы, мертвыми телами были забиты колодцы! До коллективизации люди были физически и психически здоровы. Коллективизация было проведена по живым душам. Это даже нельзя назвать стрессом, это гораздо сильнее. Каково было нашему деду огромными усилиями всей семьи создать благополучие и в одночасье все это потерять! От всего у него осталась только семья. Весь смысл жизни нарушен. Выбита почва из-под ног. Каких усилий ему стоило все это пережить и продолжать жить. Но червоточина в душе осталась. А каково было моей маме, когда с нее принародно сорвали шубу, при этом всю семью оскорбляли, стращали. Она перепуганная осталась на всю жизнь! Она панически боялась милиции. Уже после войны, когда к нам приходил участковый, чтобы проверить паспортный режим, она тряслась как в лихорадке. Папа ее успокаивал: «Что ты боишься, ведь мы ничего не нарушаем». Но при каждом следующем приходе милиционера, все повторялось. Это была уже болезнь. Исковерканные жизни, исковерканные души!

Немножко только стали успокаиваться люди, стали немного лучше жить, как новое испытание – война.

Когда началась война, мы жили в Иркутске, а дед с бабусей и детьми – в Тулуне, в том же доме. Мой братик Виталий родился 18 мая 1941г. Когда ему исполнилось 2 месяца, мама пошла на работу, а его – в ясли. Но он оказался не ясельным ребенком. Он ревел все время пребывания в яслях, и няня сказала маме, что его лучше забрать из яслей. А в это время папу забрали в армию. Мы провожали его с мамой до военкомата, около военкомата большая ограда, и все призванные входили в ограду, в воротах стояла охрана. Мне было 6 лет, и я не могла понять, почему мне нельзя к своему папе. Я вырвала руку у мамы и пробежала мимо охраны, под их ружьями прямо к папе. Охранники посмотрели на меня, но не заругались. И я погуляла с папой за ручку по двору, а потом побежала к маме. Это прощание мне запомнилось на всю жизнь. Отца отправили на фронт под Москву, где он и был ранен в висок и потерял зрение на один глаз. Но, будучи инвалидом, воевал до конца войны и возвратился только в 1947г. А мы с мамой поехали в Тулун к деду. Жили в старой избе с дедом, бабусей, Анечкой и Мусей. Мы и до отъезда в Иркутск жили у деда, там я и родилась, там меня и допаривали на печке, т.к. родилась-то я в самые морозы. Отец устроился работать на лесозавод, утром всех будил лесозаводской гудок. На работу он шел пешком. Потом ему дали квартиру, вернее комнату в доме на берегу реки и теперь нас с родственниками разделяла река. Моста через реку не было, а была протянута от берега до берега бона, это плавучий мостик шириной в несколько брёвен, а по ним проброшен тротуар шириной в две доски. По этой боне и бегала к нам в гости Анечка. Было ей в то время 6-7 лет. Но она была самостоятельная и никого и ничего не боялась, в отличие от меня. Я даже боялась птичьих перышек, который шевелил ветер. Однажды Анечка уговорила и меня идти к ним в гости по боне. Предварительно дала мне ценные указания – «бежать только посредине боны, на воду не смотреть, а то закружится голова и упадешь в воду». Когда мои родители хватились, то заметили нас уже на другой стороне. Отец догнал нас, наругал, схватил меня на руки и принес домой (мне было немногим больше двух лет). Когда отца взяли на военные сборы, мы опять поселились у деда. Маме надо было получить деньги за отца, и она пошла через реку.

На зиму бону снимали и ходили по льду. Но, когда мама пошла, была весна и ходить было опасно. Впереди нее шел мужчина, он простукивал лед палкой и тихонько продвигался, мама решила идти за ним. Но посреди реки она оступилась и провалилась под лед. Она думала, что ей конец, но под ноги ей попал камень. Она рассказывала, что уперлась ногами в этот камень, ухватилась руками за лед и закричала. Мужчина оглянулся, увидел, что она по горло в воде, вернулся и подал ей палку. Она говорила, что схватилась за эту палочку и не помнит, как выскочила из воды. Дальше она шла с этим мужчиной. Прибежала к знакомым, они ее переодели, согрели на печке, а наутро проводили домой опять через реку.

Во время войны мы снова оказались в доме деда. Пока дед был жив, он руководил всем распорядком жизни, а после его смерти эти функции взяла моя мама. Изба была просторная, только окна небольшие. Посреди избы большая, битая из глины русская печь. Она-то и спасла нас от суровых морозов. Зимой мы почти все время проводили на печке. Окна были одинарные и так замерзали, что на улицу выглянуть было сложно. Мы нагревали пятак, прикладывали ко льду и вытаивал глазок, через который можно было посмотреть на улицу. Через такой глазок мы смотрели на крестный ход в Крещенье.

В начале войны приезжал дядя Шура. Он приезжал постоянно в гости, бывал и у нас, когда мы жили в Иркутске. Дядя Шура был моим крестным отцом, и я звала его кока Шура. Он мне покупал подарки, особенно мне запомнилась большая кукла, которую я нечаянно уронила и отбила ей ногу. Это была трагедия для меня, я долго плакала. И вообще я очень любила, когда приезжал дядя Шура. Он мне казался особенным, хорошо одет, аккуратен, чисто выбрит, надушен и веселый. Утром просыпаешься, в окно светит солнышко, блики от которого ложатся на чисто вымытый пол, а перед столом стоит дядя Шура, глядит свои брюки и напевает. Заводит патефон и по дому разливается музыка. Мне казалось, что с его приездом наступал праздник. Кроме того, он всегда привозил подарки всем. В доме становилось шумно и весело. Он очень аккуратно относился к одежде, содержал ее в идеальной частоте и нам говорил: «Нельзя небрежно относится к одежде, она может обидеться». А кроме того, мне передалась его любовь к музыке. У него всегда был большой набор пластинок, и музыка звучала с утра и до вечера. Бабуся очень любила дядю Шуру. Мама рассказывала, что она ему специально по его заказу в детстве варила куриный суп с капусткой. Надо сказать, что и он был хорошим сыном. Когда бабуся в старости сильно болела, он сам за ней ухаживал, протирал спиртом ежедневно, чтобы не было пролежней, убирал за ней, кормил. А когда после гипса все-таки появился пролежень на пятке, сам вылечил, систематически смазывая и перевязывая. Приходит с работы и, прежде всего, подсядет к бабусе, поговорит, приободрит ее, принесет какой-нибудь гостинец: «Спрячь под подушку и ешь сама, ребятишкам есть, что есть».

Он был отличным мужем, очень любил свою жену Люду, никогда я не слышала грубого слова в ее адрес. Они до самой старости жили очень дружно. Был он и примерным отцом. Приучал детей к труду, бережливости, самостоятельности, уважению к старшим. Результат его воспитания налицо – это его прекрасные сыновья! Доброта и взаимная поддержка, взаимовыручка и внимание. Как мама моя говорила, что в современной жизни ее внуки и сыновья пойдут первым сортом. Я говорю, что мои двоюродные братья пойдут высшим сортом!

Тетю Валю я не помню... До войны я была маленькой, после – тетя Валя жила далеко от дома. Знаю о ней только по рассказам мамы. Когда дед с семьей возвратился с Востока, он устроился на работу на железную дорогу, поэтому тетю Валю не взяли учиться в городскую школу. Раз отец работает на железной дороге, она должна учиться в железнодорожной школе. С переездами она отстала в учебе и была старше других в классе, да и по росту она была довольно крупная, но не стеснялась, а очень хотела учиться. Учеба давалась ей с трудом, может, потому что она много пропустила. Но она очень старалась. Чтобы без опоздания добраться до школы, ей приходилось вставать утром в 5-6 часов и затем идти 10 км пешком до школы. После школы надо помочь матери по хозяйству: наносить воды, дров, убрать у скотины и т.д. Мама рассказывала, что она очень ловко колола дрова. Приятно было смотреть на ее работу, хотя работа не девичья. Физически она была крепкой. И лишь после этого она садилась за уроки и засиживалась за полночь. Мама говорила, мы все уснем, она сидит, проснешься – она все сидит! А потом возьмет гитару и начнет играть. Играла она очень хорошо, любила свою гитару, на грифе был привязан большой бант, и трогать гитару никому из детей не разрешалось. Тетя Валя была целеустремленным человеком. Поставила цель выучиться – и выучилась, хотя никто ее не заставлял учиться. Закончила 7 классов школы, поступила в торговый техникум, закончила его и по распределению уехала на работу на Сахалин в г. Оха. Больше она дома не жила, лишь несколько раз приезжала в гости уже с семьей. Вообще тетя Валя была сильная и физически и нравственно. Она не позволяла себе расслабиться. Возможно, это и стало причиной ее раннего ухода из жизни. Была строга к окружающим, но еще больше к себе. Жизнь ее сложилась так, что она жила вдали от своих. Последние годы она очень хотела жить поближе хотя бы к Анечке, но ее планам не суждено было осуществиться. Тетя Валя очень любила своих детей. Когда я в Москве случайно с ней встретилась у Анечки, ее сынок служил в Афганистане, и она это очень тяжело переживала. Жаль, что могилка ее осталась на чужой стороне!

Старшая сестра мамы и Анечки тетя Катя прожила трудную жизнь. В детстве она рано начала работать в семье. Сначала помогала бабусе по хозяйству, нянчила младших, а уже, будучи еще девочкой, включилась в трудный крестьянский труд. Она и пахала, и боронила, и косила, и жала хлеб. Все умела. А зимой пряла, вязала, шила. Учиться ей не пришлось совсем, она ни дня не была в школе, было много работы дома. Ростом она была небольшая, но физически крепкая и выносливая. Вышла замуж за Иннокентия Ивановича Барахтенко. Семья Барахтенко была не хлебопашеская, они занимались охотой и рыбалкой. Этим и жили. Большого дохода это не приносило, но семья была сыта. В избе было бедно, но всегда чисто, бабушка была аккуратистка. Дядя Кеша с тетей Катей тоже уехали из родной деревни, хотя их, конечно, не раскулачивали. Сменили много мест, но в любом месте должна быть возможность охотиться и рыбачить. Война застала их в Заярске (это север). Дядю Кешу забрали на фронт, а тетя Катя с четырьмя детьми осталась далеко от своих. Никакой связи с севером не было (теперь и железная дорога, и самолеты). Единственная возможность – это попутные машины, которые по зимним дорогам везли грузы. Шли караваном, т.к. одной машине пройти это расстояние рискованно. Вот на одной из таких машин, среди зимы, с ребятишками приехала к нам тетя Катя. Ехали в кузове в течение нескольких дней. Ребятишек она завернула в перины, ничего, не замерзли и по-своему даже не простыли. Дед рассудил, что такой толпой нам не выжить и решил, что тете Кате лучше ехать в деревню к родителям дяди Кеши. Вскоре они уехали. Родители дяди Кеши встретили их недоброжелательно. Ясно, конечно, идет война, а тут столько голодных ртов. Я не знаю, как выживала наша тетя Катя, но выжила и детей сохранила. Вернулся дядя Кеша, она родила еще двоих девочек Галю и Нину, и жили они в той же деревне. Дядя Кеша был удивительно остроумный человек, присказки и охотничьи байки лились из него как из рога изобилия. Жаль, что мне не пришлось с ним чаще общаться! Оттого ли, что жила с дядей Кешей, оттого ли, что сама была такой, тетя Катя была оптимисткой. Никакие невзгоды не сломили ее дух. Одно то, что трое из шести детей оказались слепыми, могло сломать человека. В детстве дети видели, учились в школе, а потом постепенно отемнели. Мама водила их к глазному врачу, когда они приехали с Севера, врач сказала, что им ничего не поможет, они ослепнут, потому что «у них нет того, чем мы видим». Так говорила мама. Действительно они ослепли. Но крестьянская хватка и природный ум, взятый от своих родителей, а также сплоченность и взаимопомощь помогли им устроиться в жизни и жить лучше, чем некоторые зрячие. Старшая Надя живет в деревне, была замужем за зрячим и хорошо жили, вырастили троих детей. Сейчас одна, дети живут отдельно, муж умер. Здоровый был мужик, охотник и рыбак, очень дружно жили с Надей. Простыл, видимо на рыбалке, заболел, но т.к. был крепким и никогда не обращался к врачам, думал, что сам выздоровеет. Запустил болезнь, двустороннее воспаление легких, и когда обратился в больницу, было уже поздно. Галя с Ниной приехали из Братска, привезли дорогие лекарства, делали системы, но ничего не помогло.

Витя Барахтенко жил в Братске. Он закончил Нижнеудинское железнодорожное училище, но большую часть жизни проработал сварщиком цветных металлов. Был мастером высокого класса, работал на строительстве Вилюйской ГЭС. Жена его, Галя, работала чертежницей. У них двое детей – Сережа и Таня, есть уже внук. В прошлом, 2002 году, он умер.

Люба, хотя была не зрячей, была деловой, энергичной, неунывающей. Муж ее был тоже слабовидящим, но ходил в очках и работал преподавателем музыки по баяну. У них родились два мальчика. Мальчики зрячие. Один из них закончил университет. Жили они в Куйбышеве. Вернее, они и сейчас живут в Куйбышеве, только нет Любы, она умерла от инсульта. Люба обижалась всегда, что в гости к ней не заезжают. Говорила, едете мимо меня и не можете заехать. Теперь бы заехала, да ее уже нет.

Юра Барахтенко тоже незрячий. Он женат на незрячей женщине. Они оба хорошие массажисты. Жили и работали где-то на юге, на Черном море, а потом, еще до перестройки, отдыхал на курорте председатель какого-то крупного совхоза. У него в совхозе был свой профилакторий, и он пригласил Юру к себе на работу, предоставив благоустроенную квартиру. Вот теперь они и живут за границей. Адреса я их не знаю. У них двое детей, сын и дочь. Дети зрячие. Теперь, наверное, есть уже и внуки… Галя родилась после войны. Но первые годы после войны были нисколько не легче, чем военные. Когда дядя Кеша вернулся с войны, тёте Кате стало немного легче. Он работал в местном санатории сторожем, там же работала санитаркой тетя Катя. Кроме работы, он рыбачил. Если он возвращался с рыбалки, когда тетя Катя была на работе, к нему в гости собирались мужики с бутылками и всю рыбу съедали, а если оставалась, дядя Кеша раздавал все бесплатно. Тетя Катя ругала его за расточительность, что надо было рыбу продать и купить ребятишкам одежду или обувь. На что дядя Кеша говорил: «Ну что ты, Катя, беспокоишься, завтра сплаваю, еще поймаю. Стоит ли расстраиваться». И действительно, на следующий день привозил еще больше рыбы. Хватало на еду и на продажу. Он, конечно, был добытчик. Он с детского возраста занимался с отцом рыбалкой и охотой. Он был в гармонии с природой. Поэтому у него полностью отсутствовали жадность, зависть, злорадство и ненависть к людям. Но он был непростым человеком, он хорошо разбирался в людях и мог беззлобно высмеивать человеческие недостатки, причем делая это с умом и юмором. Он и над собой любил подшучивать, говорил: «А что, мол, хорошо живем. У наших родителей то хлеба не было, то соли. А у нас ни хлеба, ни соли!» Или: «А что, я хорошо живу, завтра Катя сошьет рубаху, будет две!». Он свято верил, что из всякого положения есть выход, и находил его. Бедно было в избе, как и у всех в то время, но чисто, сытно, а главное спокойно. Отсюда о…